Восхождение на Эльбрус. Из воспоминаний священника, часть 1

Автор: протоиерей Савва Щербина

Начинаем публикацию воспоминаний протоиерея Саввы Щербины, настоятеля храма Георгия Победоносца с. Подтеребово, духовника Рязанского воздушно-десантного училища, о самых необычных послушаниях в его служении – восхождении на Эльбрус, десантировании на Северный полюс и поездке в Сербию в числе российских миротворцев. В газете «Клин православный» мы уже публиковали фрагменты рассказа о. Саввы, а сегодня предлагаем вашему вниманию первую историю  о восхождении на Эльбрус  без сокращений.

Я бы, наверное, никогда не взялся описывать эти давно прошедшие события, если бы не настойчивые просьбы одного уважаемого мной человека. Речь идёт о двух мероприятиях, в которых мне довелось участвовать – побывать на вершине Эльбруса (самой высокой горы Европы – 5642 м), и на другой, так сказать, «вершине» – Северном полюсе. В обоих случаях мы говорим не о каких-то частных путешествиях, а о социально значимых официальных государственных мероприятиях, в которых мне предложили участвовать как священнику. Люди хотели, чтобы именно Православная Церковь освящала эти события, и для них было очень важно, чтобы это участие не ограничилось молебнами в начале и по завершении мероприятия. 

Христос пришёл в мир и жил в нём не в каких-то привилегированных условиях, а вполне так «зрак раба приим, в подобии человечестем быв» (Флп. 2:7)… Надо заметить, что в обоих случаях сам я не напрашивался, и всё, надеюсь, было промыслительно. О предстоящем  восхождении на Эльбрус и по поводу отправки на Северный полюс мне сообщали недели за две-три до этого. Просто ставили перед фактом. Но изложу всё по порядку, хотя, забегая вперёд, упомяну, что уникальность второго послушания заключалась в том, что это был первый в истории прыжок с парашютом на Северный полюс Российского воинского подразделения Минобороны РФ (2014 г.).

Восхождение на Эльбрус было организовано штабом Воздушно-десантных войск РФ, посвящено 100-летию со дня рождения легендарного и любимого всеми десантниками основателя ВДВ, генерала армии В.Ф. Маргелова. С тех пор прошло уже двенадцать лет, тогда мне было сорок три года (как мне сказали, это крайний возраст неподготовленных людей для таких походов). 

Мне позвонил протоиерей Михаил Васильев, который руководил церковной работой в ВДВ, и сказал: «Через две недели идёшь на Эльбрус». Чтобы было понятно, поясню: о. Михаил – мой давний товарищ, которому я периодически помогал в его нелёгком церковном послушании – духовном окормлении Вооружённых сил. Так обычно и бывает: все мы куда-то попадаем просто потому, что где-то есть у нас давний товарищ. Поэтому, как говорится, «не обманывайтесь: худые сообщества развращают» (1Кор.15:33)  и  соответственно, выбирайте с кем дружить (намёк православного священника – выбирайте святых, ну и сами понимаете, Кого). 
Итак, звонок. Представляете моё удивление?! Что? Как? С какого боку подступиться? По горам никогда не ходил, ничего об этом не знаю, физически вообще не готовился. Но задача поставлена: вот тебе номера телефонов, связывайся и действуй. Как обычно! 

Дело было летом. Сами понимаете, священник сам себе не принадлежит, его служба похожа на службу в армии. Но с Божьей помощью я уладил служебные вопросы и приступил к подготовке своего похода. Как выяснилось, хоть это и армия, штаб ВДВ, но всё, как везде: хочешь, чтобы было хорошо, – сделай сам. Я потом увидел, как бедствовали те, кто воспользовался штатными военными горными ботинками и прочим снаряжением. Благо, на мой 46-й размер ботинок у Минобороны не нашлось. В общем, обратился я к своим православным друзьям, чтобы поддержали финансово и помогли с экипировкой. Повезло и в магазине для туризма, в который я пришёл в подряснике и объяснил, куда собрался: меня со скидкой в полцены экипировали всем необходимым для такого восхождения. Господь не оставил! 

Я тогда впервые узнал про термобельё и прочие необходимые для таких восхождений вещи. Совершенно не представлял себе, что такое горные ботинки. Когда впервые увидел их, у меня реально глаза на лоб полезли – это такие "железобетонные колоды"! Я был удивлён, как их вообще на ноги надевают, а уж тем более ходят в этом. Мне посоветовали взять не самый жёсткий вариант, и даже такие ботинки мне никогда бы не пришло в голову приобрести. А теперь я сам советую подобную обувь тем, кто ходит на далёкие расстояния – не обязательно в горы – в крестные ходы, да и просто в походы или по асфальту. 

Как это ни странно, ноги в таких жёстких ботинках не устают: они держат форму, нога не болтается, как шарнир (что привело бы к дополнительной усталости, ведь нагрузка и без того большая). Жёсткая и толстая подошва не даёт стопе чувствовать отдельные камешки и вообще рельеф. Это кажется мелочью, но на самом деле, когда нагрузки экстремальные, любое лишнее давление на стопу приведёт к тому, что ты наступить на неё не сможешь (так обычная складка на простыне у лежачего больного может привести к пролежням). 

Когда мы целый день ходили по мокрому снегу, я видел, как выступает вода на поверхности ботинок. И вечером, перед тем как снять обувь, я представил себе, что там внутри. Достаю ногу – а она совершенно сухая. Я остолбенел, ощупываю ботинок внутри – сухой! Если бы сам не увидел, не поверил. 
Там особая многослойная конструкция, не пропускающая воду. При этом нога дышит, то есть не потеет. Аналогично устроено и термобельё: изнутри наружу вода испаряется, а снаружи вовнутрь влага не проникает. А это самое главное в таких походах. Ты замерзаешь в первую очередь от собственного пота. Сначала вспотеешь, а потом эта влага охлаждается. Так что, в походной одежде главное – это не толщина отдельных элементов, а многослойность. Прослойка воздуха, как в окнах домов, удерживает тепло. 

И ещё мой совет тем, кто целый день собирается идти: взять крем пожирнее и подешевле, и нещадно намазать всё, что у тебя трётся, иначе запросто можно выпасть из процесса. Это дружеский совет участникам длительных крестных ходов (вспоминаю, как тяжело было смотреть на участников крестного хода в конце пути, когда мы шли из Хотьково в Сергиев Посад)… 

По поводу гор. Чем выше – тем сильнее ультрафиолетовое излучение. Попадая в глаза, оно повреждает сетчатку, и можно даже ослепнуть. Ультрафиолет нейтрализуется обычным оконным стеклом. Поэтому нужны или очень дорогостоящие очки (не просто тёмная пластмасса, она ультрафиолет не задерживает), или купленные за совсем небольшие деньги в строительном магазине очки сварщика: они изготовлены из обычного оконного стекла, тёмные и наглухо закрыты по бокам. Там, где придётся их надевать, солнце светит ярче и белым-бело от снега, поэтому видимость нормальная. А в обычных условиях это совершенно чёрное стекло, через которое ничего не увидишь. 

Ультрафиолет, как известно, «отвечает» за наш загар, и очевидно, что в горах он сжигает не только глаза, но и кожу. И хотя кожа – не глаза, новая нарастёт, пользы в этом мало, поэтому надо и на лицо что-то надевать. Видели, наверное, как спецназовцы свои лица прячут? Такая штука называется «балаклава», на голову надевается: всё наглухо закрыто, только прорези для глаз, и дышать приходится через ткань. Но на высоте кислорода в воздухе и так недостаточно, а физические нагрузки требует ещё больше  кислорода. При ходьбе дышишь, как после кросса, а много ли через эту тряпку воздуха можно вдохнуть? В итоге я её просто срывал, из-за чего кожа на лице у меня облезла. Зато я нормально дышал, это важнее. 
Движения должны быть плавными и очень медленными, как у космонавта в скафандре в открытом космосе. Если так двигаться, расходуется меньше кислорода и кто угодно, при любой физической подготовке, сможет пройти любое расстояние. 

Этими знаниями я потом воспользовался в паломнической поездке на Святую землю. Когда мы поднимались на Синай, в группе были бабушки, которые сами точно туда бы не дошли. А я шёл с ними в конце и заставлял не бежать со всеми, а идти очень медленно – так и добрались. 

Проблемы возникают, именно когда идёшь в группе: все «бегут», потом отдыхают, а мне лучше идти медленно без перерывов. Любой отдых меня выбивает из ритма, а двигаясь в своём личном темпе я преодолеваю то же самое расстояние за то же время. 

Поэтому когда идёт группа, лучше идти так: первым идёт самый опытный (он знает, куда идти и т.п.), сразу за ним – самый слабый. Первый ориентируется по слабому, в каком темпе идти, и дальше все выстраиваются по одному друг за другом в обратном порядке, то есть замыкает группу также сильный и опытный. И ему как раз тяжелее всего: он подбирает всех, кто отстает. А это очень трудно – догонять, ведь ритм сбивается. В итоге получилось, что на самом последнем этапе – так называемом «штурме» – я как раз шёл вторым, и первый ориентировался по мне, как по самому слабому звену. Но последним я не завидовал: растянулись мы ого-го как далеко.

Представляю, каково им там в конце было… Идти настолько тяжело, что идёшь – и не дай Бог глянуть вперёд, допустить в голову мысль: «А сколько ещё идти?», – сразу умрёшь. Твоя задача максимум – это сделать всего один шаг и остаться живым, потом, когда ты обнаруживаешь, что ты ещё не умер, проделать ту же операцию, но ни в коем случае не думая о том, что это повторится. Вам это возможно покажется смешным, но там это единственный способ выжить. Идёшь и смотришь на ступни идущего перед тобой, никаких горных красот не замечаешь.

Но я немного забежал вперёд, поэтому вернусь к началу. Моя поездка заняла две недели (и, как я понял, это необходимый минимум). Почему?   Понятно, что это время потребовалось не только на то, чтобы совершить восхождение. 
Дело в том, что нами руководили люди опытные. Обычно народ едет на Эльбрус и сразу начинает идти вверх. Подкупает обманчивая, кажущаяся лёгкость, ведь там нет каких-то жутких отвесных стен и тому подобного. Просто обычный подъём в горку, где-то    – круче, где-то более пологий. Идёшь себе этаким серпантином, прямо перед тобой вершина (точнее, их две – одна чуть выше, чем другая; кстати, мы были на той, что выше), и любой неофит думает: «А чё такого? Взял и пошёл...» В итоге это нередко заканчивается трагедией. В среднем, по статистике, здесь за сезон гибнет человек сорок. Я был поражён, когда мне озвучили такую цифру. Не зря видимо каждый, кто поднялся на Эльбрус, может официально оформить звание «альпинист России». 

Наивно думать, что достаточно просто приехать и пойти в гору. Важна так называемая "акклиматизация", чем мы б о льшую часть времени и занимались. Выглядит это так. Встали лагерем на некоторой высоте, и пару дней занимаемся тем, что сначала поднимаемся вверх на 1000-1500 м, а потом спускаемся обратно вниз. Затем меняем высоту, и снова вверх-вниз и так далее. 

Ходим, организм привыкает, люди притираются. В общем-то, там были собраны не альпинисты, а обычные люди, но гораздо моложе меня  – военные десантники, да не простые, а заслуженные, воевавшие, спецназовцы, разведчики, у которых на груди целый иконостас из наград, то есть в спортивном отношении не чета мне, 43-летнему, который две недели назад узнал, что на Эльбрус идёт... 

Вот они и начали «бегать» вверх-вниз всей толпой для акклиматизации – я чувствую: всё, каюк. Подхожу к главному и говорю: «Давайте я по своему графику за вами ходить буду». Думал, номер не пройдёт, так как сразу было заявлено: поодиночке никто в горах ходить не будет, запрещено. Но, видимо, заинтересованность во мне как в священнике ну и, наверное, моя адекватность (а как иначе) всё-таки сделали своё дело, и главный согласился на мои условия. Так и получилось, что акклиматизацию я успешно проходил вышеописанным образом. Они бегут – отдыхают, а я спокойно иду, отстав от них, но фактически настигаю их к моменту начала их движения после отдыха. В общем, обманул я фортуну. 

Впечатления? Да, изредка я находил силы взглянуть по сторонам, и это, конечно, было незабываемо. Но какими бы ни были впечатления от гор, главным потрясением для меня стало увиденное на высоте около 3000 м.  Иду я и  вдруг, прямо перед собой вижу маленький обелиск, на котором – даты, имена и фамилии погибших бойцов. Я остолбенел: знал, что воевали и в горах, но в таких условиях... Как они сражались в таком месте, где и ходить-то невозможно?.. 

Но продолжим. Конечно, я не только ходил в одиночку. Назад возвращались уже все вместе, тут и пообщаться можно было. И хотя раньше многие убеждали меня, что вверх идти легче, чем вниз, уверяю вас: вниз идти однозначно легче (может, они просто не там ходили). 
Знаете, для людей было важно, что с ними священник! И хотя в группе вообще не было людей воцерковлённых, я ощущал, с каким благоговением они все относятся ко мне именно как к священнику. Даже стыдно было в их глазах не оправдать какие-то возлагаемые на меня в этом смысле надежды. 

На одной из высот (4050 м), так называемом «приюте одиннадцати», мы прибили памятную доску в честь 100-летия со дня рождения генерала армии В.Ф. Маргелова и отслужили молебен (молебен, кстати, служился и в самом начале восхождения). 

По утрам и вечерам я читал молитвенное правило, и все желающие могли присоединиться. Никого специально не приглашал, но желающие были. В общем, меня терпели ради Церкви, ради Христа. Люди хотели не просто подняться на вершину, но чтобы обязательно помолиться там со священником, совершающим богослужение. 

Как мне уже потом сказал наш главный: «У тебя не было шансов не дойти». «Мы, – говорит, – решили, что если священник вдруг не сможет идти дальше, то с помощью специально на этот случай взятых верёвок понесём его наверх, чтобы там отслужить молебен». Слава Богу, я сам дошёл!

Кстати, должен упомянуть ещё об одном важном элементе снаряжения – палках. Я сейчас в городе иногда наблюдаю, как пожилые люди занимаются скандинавской ходьбой с такими палками в руках. Но там, в горах, без палок – просто смерть. Идёшь, можно сказать, как лошадь, опираясь на все четыре конечности – ноги и руки, удлинённые палками. И этим палкам памятник поставить надо, без них до вершины не дойти. 

Когда неофиты сразу без акклиматизации бегут наверх, их поджидает следующее. Все альпинисты делятся по высотам: любой человек, вне зависимости от уровня подготовки, поднявшись на какую-то высоту, отключается – так устроена его кровеносная система. И заранее ты не знаешь, на какой высоте это произойдёт (кстати, мне потом и лётчики то же самое рассказывали по секрету, у них так же). Обидно бывает тренированному альпинисту вдруг обнаружить этот предел своих возможностей. Тогда надо спускать его вниз, а ведь одного отпустить нельзя, значит, один-два человека должны его сопровождать. То есть их восхождение тоже срывается. Представляете, сколько трудов – и всё насмарку! Не только у тебя самого, но и у других. 

Акклиматизация помогает кровеносной системе адаптироваться к изменению высот. А если ты сразу рванул наверх, то, скорее всего, тебя постигнет разочарование. И хорошо ещё, если удастся просто спуститься вниз. Но дело в том, что в этом состоянии у человека начинаются галлюцинации, появляется прилив сил. Ему кажется как наяву, что дорога идёт туда, куда надо, иногда даже встречаются какие-то попутчики, которые общаются с ним и бодро ведут в нужном направлении, а на самом деле – в пропасть. Есть, конечно, условные 200-300 метров по ширине, где можно идти, но за их пределами – обрыв, глубиной больше пяти  километров. Мне, как православному священнику понятно, что это за «попутчики»... 

Акклиматизация заканчивается так называемым «штурмом». «Штурм» – это последний этап. Вышли, дошли до вершины (1600 м), вернулись в лагерь. Поэтому надо стартовать где-то в три часа ночи, чтобы максимально использовать светлую часть суток. Мороз 40–50 градусов, местами температура ещё  ниже, но одежда самая лёгкая, насколько это возможно. С собой – маленький рюкзачок, в котором очень маленький термос с чаем. Каждый лишний грамм – смерти подобен. Я, естественно, ещё взял  подрясник и епитрахиль с поручами для молебна. Идёшь по колено в снегу, склон почти везде очень крутой, но не отвесный. К подошвам крепятся «кошки» (металлические шипы длиной 2-3 см). 

Вообще, очень интересное ощущение. Сначала горы окружают тебя. Смотришь на них: вдаль, вверх, а потом идёшь-идёшь и вдруг понимаешь, что горы уже внизу. Как-будто смотришь в иллюминатор самолёта: вершины под тобой, облака внизу проплывают.

Погода на такой высоте непредсказуема, может измениться каждую секунду. Ты же находишься на небе, и тучи плывут не только ниже, но и на твоем уровне, им всё равно. А каждая туча – это целый мир. И вот такая туча наплывает, всё заволакивает. Там и снег, и дождь, и град может быть, и ветер, и ходить это всё может кругами неизвестно сколько. Это совсем не шутки и очень опасно. 

Можно уйти далеко от лагеря, и встретив такую тучу, попасть в снежную бурю. Видимость ограничена – не видно вытянутой руки, куда идти – неизвестно, и когда это закончится – тоже (буря может и неделю продлиться). Конечно, в этой ситуации надо как-то идти вниз, но про обрывы я уже упоминал...

А нам всю дорогу светило солнце! Как тут в Бога не поверить? Без преувеличения скажу, это дорогого стоит, все оценили. 

Сама вершина – где-то пять на восемь метров. С одной стороны склон более пологий, седловина такая между двумя пиками, по нему мы и поднялись. А со всех остальных сторон этой площадочки – почти отвесные склоны. Вид – как из открытой рампы самолёта, но под ногами больше пяти километров. Впечатляет! 

Хотя мы были уставшими и замёрзшими, все тут же надели береты, выставили тельняшки. Я  облачился, и мы отслужили молебен, как говорится, не затягивая. Поставили флаг, сфотографировались и пошли вниз, чтобы вернуться к концу дня в лагерь. 

У нас было два главных руководителя похода. Один – начальник всего на свете, а второй, в паре с ним, отвечал именно за альпинистские вопросы, – человек, который всю свою жизнь по горам проходил. Я не знаю, сколько ему на тот момент было лет, явно больше шестидесяти, но без нас он бы на эту горку вместо утренней пробежки, как мне казалось, мог сбегать. Этот опытный тренер ещё в советские времена готовил сборную СССР по альпинизму, побывал на многих вершинах мира. На Эльбрус поднимался несчётное количество раз, руководя разными группами. 

И вот, когда мы уже спустились на равнину,  он сказал, что это второй случай в его личной практике, когда все, кто вышел на штурм вершины, вернулись обратно. Второй случай за всю его жизнь! И при этом он не таких как мы дилетантов водил. Ну как тут не прославишь Бога! Ремень на своих брюках я за эти две недели сантиметров на двадцать затянул... 

Добавлю некоторые подробности. Изначально нас было двадцать четыре человека, а на вершину восходило двенадцать из них. Почему? Перед последним «штурмом» руководитель сказал: «Сейчас каждый должен всё взвесить, трезво оценить свои силы и решить, готов ли идти». Кроме того, сам руководитель мог кого-то не допустить, и это решение обсуждению не подлежало. 

При этом был такой нюанс. Основной лагерь находился на так называемых «бочках» (на высоте 3780 м), а выходить ночью на «штурм» мы должны были с более высокой точки – «приюта одиннадцати» (на высоте 4050 м). От «бочек» до «приюта» – часа три ходьбы в гору. То есть те, кто не идёт на вершину, остаются на «бочках». А остальные берут минимум вещей, палатки и направляются на «приют», где остаются на ночёвку, чтобы в три часа ночи отправиться на вершину. Вещи остаются в лагере, ведь идти нужно налегке, следовательно, кто-то должен за ними следить. Но кто из группы останется – заранее неизвестно, окончательно об этом будет объявлено уже месте. В общем, на «бочках» объявили тринадцать человек, которые пойдут на «приют», и я  оказался в их числе. 

Можно было бы не упоминать об этом, но, наверное, надо сказать. Дело в том, что я был не единственным священником в группе, нас было двое. И оба мы оказались в числе тринадцати «избранных». А на «приюте» руководитель решил оставить с вещами именно его… Немая сцена – «К нам едет ревизор…»! Можете себе представить, как это обидно – остановиться в двух шагах от цели? 

А дальше случилось прямо по Евангелию. Нас тринадцать. Руководитель – вне игры, и он должен решить, кто из двенадцати останется. Цифра ни о чём не напоминает? Один из двенадцати – кто? И если бы это хоть оказался не священник, а кто-то другой… Так нет же, именно священник. Знаете, как он отреагировал на приказ командира, по сути, в боевой ситуации (тут шаг влево – шаг вправо, запаса на виляние нет, людей лишних нет, ситуация критическая)? В общем, он послал всех «подальше», сказав всё, что он о нас думает, взял свои шмотки и пошёл вниз на «бочки».

Представляете шок всех присутствующих! Вот это «торжество православия»! Но ведь каково – один из двенадцати! Осуждать не будем, мы не были на его месте. Но это было как исполнение Писания, чудо просто! Его догнали, так как в одиночку идти нельзя. Пришлось одному из нас идти опять на «бочки», брать оттуда человека, подниматься опять на «приют», чтобы оставить его с вещами. Так что, пока мы отдыхали, один из нас совершил это, можно сказать, героическое деяние. Ещё раз протопал туда-сюда. Словом, «в жизни всегда есть место подвигу». 

Надо сказать, что время на небе и на земле течёт не одинаково, но  это долго объяснять. О чём я думал, когда шёл, молился ли? Ну, если песни Высоцкого о горах можно назвать молитвой, то, видимо, молился. Поэты ведь пророки... Я шучу, конечно, но ведь  в каждой шутке есть только  доля шутки. 
Наверное, когда по-настоящему  молишься, ты об этом не задумываешься. Когда ты думаешь – это скорее подготовка к молитве, чем сама молитва. Конечно, я не мог не молиться. А чем ещё можно заниматься, когда физическая нагрузка запредельная? Ты уже как бы находишься по ту сторону материального мира. И что делать? Будешь общаться с теми «попутчиками»  или с другими. Наверное, поэтому другие двенадцать человек и не пошли дальше (хотя не сказал бы, что физически я мог составить конкуренцию кому-то из них). Но не нашли они сил идти дальше. А я? Силы  нашёл? Наверное, я нашёл что-то другое. 

Вопрос о молитве – это, конечно, первый и главный вопрос. И поэтому он стоит в конце. В конце рассказа про Эльбрус, но в начале рассказа о парашютном прыжке на Северный полюс. 

Почему людей, однажды побывавших в горах, опять тянет туда или совершившим прыжок с парашютом, побывавшим на войне  чего-то не хватает в обычной жизни? Меня спрашивали парашютисты, у которых по десять тысяч прыжков: зачем я прыгаю? Вы же, наверное, догадались, что участвовать в первом парашютном прыжке воинского подразделения ВС РФ на Северный полюс случайно я бы не мог. Да, я сам спортсмен-парашютист и стал им уже будучи священником, общаясь с ребятами из такого интересного воинского подразделения под названием "Центральный спортивный парашютный клуб армии". Это отдельная воинская часть в г. Рязани, где были собраны лучшие военные спортсмены-парашютисты, почти все многократные чемпионы мира, так сказать, сборная команда Вооружённых сил по парашютному спорту. Это был такой пережиток советских времён. Сейчас эту часть расформировали, но я их ещё застал, и с ними стал спортсменом-парашютистом. А поскольку через этот ЦСПК так или иначе проходили все спортсмены-парашютисты Вооружённых сил и все руководители воздушно-десантной подготовки всех подразделений ВДВ, то меня они знали лично. Со всеми мы где-то общались, то есть меня не надо было специально рекомендовать, и, когда пришло время, о. Михаил Васильев просто сказал в штабе ВДВ, что священник Савва может с вами прыгнуть, и  ни у кого не возникло никаких возражений, даже наоборот. Вот только меня он, как обычно, поставил об этом в известность недели за три… Но об этом я расскажу позже.

Вернёмся к вопросу о молитве. Когда опытные парашютисты спрашивают, зачем я прыгаю, становится понятно, что услышав мой ответ, они для себя хотят понять: зачем они-то это делают? Зачем люди опять идут в горы, прыгают с парашютом или идут в бой, где можно погибнуть? Это же кажется ненормальным! Конечно, всё индивидуально, но в целом можно было бы ответить, что это даёт такой опыт молитвы, в который тебя тянет погрузиться снова. Как сказал св. Иоанн Кронштадтский, «мы алкоголики Духа Святого». Молитва – это же общение с Богом. Но, если ты однажды с Ним пообщался, тебя тянет к Нему снова и снова. Знаете, я вот пока не прыгну в этом году с парашютом хотя бы раз, внутри такое ощущение, что год ещё не начался. Это как посещение каких-то святых мест, монастырей: приезжаешь туда, вдыхаешь чистый «горний» воздух – и можешь опять возвращаться и какое-то время на этом вдохе жить. А потом тебе нужно сделать новый вдох – как будто всплыть на поверхность воды, вдохнуть и снова погрузиться. 

Я как-то поймал себя на мысли, что ощущение, которое испытываешь, находясь перед престолом во время богослужения, очень похоже на то, когда стоишь перед открытой рампой самолёта или дверью вертолёта, и в шаге от тебя пропасть глубиной в два километра, куда ты шагнёшь (а  гарантию 100%, как известно, даёт только Госстрах). То есть это реальное переживание опыта смерти, ведь только там мы настоящие. 

Люди – не от мира сего, мы – духи. Только в смерти человек становится самим собой. Там уже нет ни званий, ни должностей, ни «блата», человек всех простил, со всеми примирился. По сути, только там и можно жить по-настоящему и ощущать себя живым, где нет жизни материальной. То есть человек должен оказаться по-настоящему в нечеловеческих условиях, чтобы в конце концов осознать себя человеком, – как пелена с глаз спадает. 

Сохранить себя среди страха! Не бороться со страхом, а бороться за себя, за предотвращение своего собственного распада, не слиться, не раствориться в страхе, посмотреть на него со стороны, посмотреть уже изнутри себя. 
Когда потом опять возвращаешься в привычные условия, какое-то время ты ещё это помнишь, и живешь, наконец, по-настоящему. Но мало помалу это чувство угасает, поэтому и тянет человека к опасности снова и снова. Конечно, есть люди, которым не требуются такие встряски, чтобы реанимировать свою духовную жизнь, а кому-то эти "костыли" необходимы. А особенно, на мой взгляд, они нужны в юношеском возрасте, в период становления, возрастания. Не сразу же с пелёнок все начинают духовную жизнь! 

Надеюсь, что я как священник смог что-то дать людям, с которыми общался. И если мне вновь приходится прыгать, то я это уже в большей степени делаю за послушание – только не священноначалию, а Богу. Потому что, если я с десантниками не прыгну, получается, что как бы и Бог их оставляет. Не зря же литургии без священника быть не может. Священник за богослужением – живая икона Иисуса Христа. Но он должен быть этой иконой и в жизни, и в смерти. А оставлять людей в этой ситуации – значит, фактически, признать не богоугодным то дело, которое они делают, защищая Отечество. Вот и приходится до сих пор прыгать иногда... Сам я уже давно не бегу туда и не рвусь на эти «подвиги», но меня находят и приглашают, и естественно, пока буду дышать, буду откликаться, а там – как Господь управит.